Медали, которых нет: челябинец Фёдор Смыченко рассказал, как получал награды на фронте и лишался их

Фёдору Александровичу Смыченко 95 лет. На фронт призвали в 1941-м, когда ему было 19. Домой вернулся в декабре 44-го, побывав в трёх госпиталях. После смерти жены ветеран живёт совсем один и отказывается от помощи родных. Грудь в наградах, но все сплошь юбилейные. Самые дорогие боевые медали оказались потеряны навсегда или не были получены вовсе — из-за «идиотизма» в Советской армии, из-за ранения, из-за войны.

В 41-м я сначала был в Ельне (город в Смоленской области. — Прим. автора), освобождали станцию. Я вам два слова только. Тогда Жуков сказал: мы вот сейчас наступим, дадим им прикурить. Но я там и не повоевал толком, контужен был, поэтому глухой же сейчас.

А потом осенью начал войну в обороне Москвы. Я был курсантом. Нас направили вначале в Тамбовское Краснознамённое училище, потом, когда под Москвой было плохо, с нас сформировали ударную бригаду курсантов, пехотную, и направили в самую горящую точку, в Химки, где не доходили немцы 10 километров. Представьте себе, зима, холодища. А немцы вначале же сжигали все здания, все деревни, ничего не оставляли. Целый день воюешь, в окопах сидишь, замерзаешь, а ночью же надо поспать, и негде! Искали какой подвал остался или на улице погреб, туда набьёмся все и отдыхали.

Когда начали наступать, боже ты мой... Была же одна кровь да земля. Снег чистенький беленький, лес, идёт дорога, а она красная. Волоколамское шоссе. По нему возили раненых на санях, и кровь текла — красная дорога вся была. И вдоль неё у деревьев сидели наши южане, которые с Кавказа, замёрзшие. Вот так. Но выжили. Зато медали «За отвагу» получил и «За боевые заслуги». А получить вначале войны было ой как тяжело, не давали ничего. Потому что отступали — за что? А когда начали наступать — дали. Меня пригласили и перед строем вручили. Такой-то, фамилия, шагом марш, выходишь, и тебе вручают медаль, поздравляют. Эти медали самые дорогие, за победу под Москвой. Собянин меня поздравляет всё время.

А как потерял эти медали? На блесну их пустили. У меня сын очень хорошо занимался, учился. Он тогда в девятом-десятом классе был. Но друзья попались у него — взяли медали «За боевые заслуги», «За отвагу», порубили и сделали блесну для рыбалки. Вот такое было, ну что же сделаешь. (Смеётся.) Удостоверения только остались, могу показать. Сын попал под влияние, но я его вытащил, он закончил Политехнический институт. Мы жили тогда в Металлургическом районе и получили квартиру вот здесь (на Свердловском проспекте в Центральном районе. — Прим. автора), переехали, и нас это дело спасло, та банда там осталась. Он пошёл сразу в техникум и институт.

Я четыре или пять штук [наград] потерял. Расстраиваюсь ли? Куда денешься. Вот месяц назад я вышел — было у нас какое-то совещание (имеет в виду Совет ветеранов. — Прим. автора) и одну медаль потерял на входе в дом. Соседи нашли и мне принесли, я её обратно повесил.

Потом был 42-й. Сначала затишье, начали уже готовиться к Сталинградской битве, и тут наше наступление. Но для меня неудачно, неделю там был, попал под бомбёжку и в госпитале провалялся.

Оттуда уже, с госпиталя, попал в 43-м году на Курскую битву. Ой, что там было, это ужас. Всё горело. Я не знаю, как я там выжил. Ведь я же был десантником в 91-й танковой бригаде. Вот танки идут в наступление, а мы их сопровождали, охраняли. Видели, в фильмах показывают? Вот я был в батальоне пехоты.

Фильмы про войну, вообще-то, я совсем не смотрю, переживаю, очень тяжело мне. Четыре года воевал, и всё снится мне война. Даже сейчас. Всю ночь могу не спать — нога болит, а во сне опять наступаю. И новые фильмы всё не то показывают. Абсолютно не то. Всё надуманное, всё сказки. Мы воевали — действительно пахали.

За Курскую ничего не дали. А ведь ой сколько мы там потеряли... 30 процентов нас осталось в Курской битве. В том числе и я остался [в живых]. Потом поехали на переформирование. После наша армия начала идти брать Киев.

И вот Киев, представьте себе. Наша армия попала туда на плацдарм, потом немцы узнали, мы обратно через Днепр перебрались и вышли на тыл Киева и напали. По Житомирскому шоссе наша бригада проехала до кольцевой дороги. Может быть, видели, показывали фильм, что наши войска по Крещатику освобождали Киев. Так это мы ехали, но не по Крещатику, а по Житомирскому шоссе с пулемётами на танках сверху сидели, расстреливали. Доехали до центра, повернули на станцию... Как её... Фу ты, забыл... Фастов! Станцию Фастов (50 километров от Киева. — Прим. автора) наша бригада освобождала.

Фастов — узловая станция, очень важный пункт. Это центр был группировки Гитлера, там продовольствие — 24 эшелона, 150 тысяч тонн хлеба. Было ещё очень много цистерн с соляркой для танков. 64 паровоза ждали. Город [Фастов] мы не взяли сразу. А мы что сделали, мы взяли станцию, блокировали железнодорожные стрелки, чтобы ни выход, ни вход, чтобы нельзя было выехать со станции. Потом всё это отдали партизанам, чтобы они охраняли, а мы пошли город освобождать. Там две армии город освобождали, было очень большое скопление войск.

На освобождении Украины в 44-м я тоже не получил никакой медали. Другим дали. Почему? Знаете, были эсэсовцы. И вот наша армия — 3-я гвардейская — освобождала Львов, там все эсэсовцы были. А я же украинец, и значит, тоже «бендеровец». Когда я был тяжело ранен в Житомире, бедренную кость прострелили левой ноги, лежал в госпитале. Приезжает командир батальона наш, награды раздаёт, а мне ничего. Говорю: почему же мне нету? Отвечает: «А мы тебе Киев освободили». Вот так. Киев же мне освободили! Этот националист был идиот. Ладно, переживу. (Машет рукой.)

Меня тогда полуживого вынесли в госпиталь, шесть или восемь месяцев лечили, а потом сказали: «Слушай, иди ты отсюда, ты не годен к строевой». В День Победы я дома был. Помню, как это было. (Улыбается.) На одном костыле ходил, и меня заставили в футбол бегать. До войны я играл. И я упал возле ворот, ударили, мяч попал мне в голову, и я единственный гол забил. Носили меня раза три вокруг поля, радовались все, шум был — фронтовик забил гол в День Победы, и победа.