Диана Циринг, ректор ЧелГУ: «Университет должен быть территорией свободомыслия»

Классический университет Челябинска впервые в его истории возглавила женщина. Диана Циринг была избрана ректором ЧелГУ большинством голосов еще в мае. На днях официальный приказ о ее утверждении ректором подписан в Министерстве образования и науки РФ. Сегодня формирование команды нового ректора ЧелГУ близко к завершению. О первоочередных задачах университета, переживающего не самые простые времена, мы говорили с гостем нашей редакции, доктором психологических наук, профессором Дианой Циринг.

– Диана Александровна, все последние месяцы с классическим университетом Челябинска было связано много негативной информации: обыски, следственные процессы, чуть ли не забастовки... Что вы намерены предпринять для возвращения вузу былого доброго имени?

– Очень надеюсь на то, что весь негатив останется в прошлом. На самом деле коллектив у нас очень хороший, с большим потенциалом, у наших преподавателей много научных достижений, образовательные программы университета не раз признавались успешными. Коллектив многое сделал для доброго имени университета и, уверена, еще многое сможет сделать. Будем работать.

– Аккредитация университета прошла успешно? Вокруг этого тоже возникло немало слухов.

– Университет благополучно прошел аккредитацию, и мы уже информировали об этом своих студентов, абитуриентов. Думаю, вопрос возник, потому что кто-то искусственно хотел подогреть ситуацию.

– Кстати, вы читаете отклики на информацию о событиях в университете, о выборной кампании?

– (Смеется.) Уже нет. Сейчас очень много работы и нет на это времени. Во время предвыборной кампании, конечно же, отслеживала все, что происходит в информационном поле. Я была готова ко всему, зная, как проходят предвыборные кампании. Признаюсь, ждала худшего. Но прошло все даже более мягко, чем ожидала.

– Многие высказывали сомнение, что университетом сможет управлять психолог, гуманитарий. Что скажете в защиту любимой науки?

– Надо тогда говорить не только в защиту психологии, но и многих наук. И не только гуманитарных. На самом деле мастером на все руки не является ни физик, ни математик, ни экономист, ни юрист... Ни один из ученых не имеет какой-то исчерпывающей профессиональной подготовки, садясь в кресло ректора университета. И ни в каких нормативных документах не прописано, какое базовое образование должен иметь руководитель того или иного учреждения. Следовательно, это не принципиальный момент. Любому, даже хорошо известному в мире науки ученому, который избран ректором, предстоит осваивать навыки администратора, руководителя. Нужно научиться работе с персоналом, например, знать особенности его подбора и так далее, что профессионально важно для любого руководителя. И даже после какой-то определенной подготовки руководитель не может знать абсолютно все, поэтому так важна работа в команде. Каждый из проректоров отвечает за свое направление, задача ректора – организовать работу таким образом, чтобы она была слаженной, профессиональной и в конечном итоге эффективной.

– Возможно, как раз психологу это сделать проще?

– Если говорить о работе с персоналом, да. Всему остальному я готова учиться. И уже сегодня беру консультации у преподавателей Института образования Высшей школы экономики, где как раз занимаются подготовкой вузовских руководителей.

– Известно, что вы защищали докторскую под руководством профессора Галажинского, который тоже психолог и тоже является ректором классического университета в Томске?

– С ним я тоже советуюсь. (Улыбается.) Эдуард Владимирович сыграл большую роль в моей профессиональной жизни. Наши отношения выстраивались не по принципу «учитель-ученик», это изначально было сотрудничеством, потому что работа над докторской диссертацией – в большей мере труд самостоятельный; и роль научного консультанта несколько другая – он не довлеет над диссертантом. Но я у профессора Галажинского научилась очень многому не только в области науки. Это на самом деле человек необыкновенный – живой, жизнерадостный, очень чувствительный к новым идеям, умеющий и вдохновляться, и вдохновлять. Общение с ним, безусловно, дает хороший заряд, потому что он всегда в авангарде, всегда занимает ведущие позиции. У него можно многому научиться и в том, что касается управления большим коллективом университета.

– В каком состоянии вы получили университет и что предстоит сделать в первую очередь?

– Сегодня мы занимаемся оценкой состояния дел в нашем университете. Есть ряд проблем, которые требуют серьезной работы. В первую очередь нам предстоит разработать и затем реализовать программу оптимизации университета. Есть идеи и предложения, это будет коллективный продукт. Считаю, что линией развития нашего университета должен заниматься коллектив, вся команда. Я очень дорожу сотрудничеством с коллегами.

– Программа оптимизации предполагает сокращение штата управленцев и преподавателей университета?

– К сожалению, у нас есть определенное несоответствие в процентном отношении между преподавательским составом и административно-управленческим аппаратом, учебно-вспомогательным и обслуживающим персоналом. Больше половины сотрудников университета – персонал не учебных подразделений. А должно быть наоборот, поэтому сокращения неизбежны. Но профессорско-преподавательский состав мы, напротив, стремимся сохранить.

– Сегодня достаточно причин, способствующих как раз текучести профессорско-преподавательских кадров в российской высшей школе.

– Согласна. Этот процесс определяется самыми разными факторами. Наиболее из них обсуждаемый – заработная плата. На самом деле в большинстве случаев определяющими становятся условия трудовой деятельности, в том числе взаимоотношения внутри коллектива. У нас есть даже определенные исследования на этот счет, мы изучали проблему: что мотивирует эффективность профессиональной деятельности молодых преподавателей. И одним из мотивирующих факторов оказались взаимоотношения с непосредственными руководителями. Будем работать над созданием благоприятной атмосферы внутри коллектива. Конечно же, проблемы заработной платы и жилья для молодых преподавателей тоже на повестке дня.

– Что касается микроклимата внутри коллектива, создание институтов в рамках университета показало, что объединения факультетов в такие институты – процесс довольно проблемный. Вы намерены его продолжить?

– Никакой реструктуризации факультетов на сегодняшний день не планируется. У каждого факультета есть своя специфика и свое лицо, поэтому объединения сопряжены с нарушением этих особенностей, что очень болезненно. Люди стремятся сохранить традиции, которыми они дорожат. Думаю, для слияния факультетов должны быть очень веские причины. Мы их не видим.

– Корпуса Челябинского государственного университета расположены в разных частях города. Обсуждается ли вопрос строительства новых корпусов на улице Братьев Кашириных, чтобы изменить эту ситуацию?

– Честно говоря, у такого присутствия нашего университета в разных районах города есть свои преимущества. Это привлекает многих наших будущих студентов учиться в том районе, где они проживают, не у всех есть желание каждый день на протяжении пяти лет ездить на занятия в другой конец города. Но от проекта строительства университетского городка именно на Братьев Кашириных никто не отказывается. Думаю, этот замысел в конечном итоге будет реализован. Здесь планируется построить еще три учебных корпуса, один из них включает современную научную библиотеку, два общежития... Это есть в генплане развития Челябинска. Правда, сроки строительства жестко не определены, все связано с возможностями финансирования.

– Сегодня в стране большое внимание уделяется инженерному образованию, вас не смущает, что государство может сократить количество бюджетных мест на гуманитарных факультетах?

– Конечно, инженерное образование важно. Но стране нужны специалисты разного рода. У нас классический университет, соответственно, мы выпускаем не только специалистов в гуманитарной сфере, но и в естественно-научных направлениях. Наши математики, физики, биологи тоже востребованы, как и гуманитарии. К тому же мы сами принимаем решение об открытии или закрытии новых направлений в университете, стало быть, если какие-то направления перестанут быть актуальными, мы сможем принять соответствующее решение. Но на сегодняшний день речи об этом нет. Более того, число бюджетных мест в следующем году увеличится именно в гуманитарных областях образования.

– Не секрет, что большинство людей начинает свой путь в качестве руководителя в том числе и с капремонта в кабинете. Вы запланировали такой ремонт?

– (Смеется.) Только косметический, обои нужно освежить. Думаю, чисто психологически важна некая смена декораций.

– Вам ближе интерьер делового стиля в кабинете или комфортнее работать в несколько домашней обстановке?

– У рабочего кабинета стиль должен быть деловой.

– Сегодня в ЧелГУ уже три новых проректора, будут ли в ближайшее время названы имена всех членов команды? Кто те люди, на которых вы будете опираться в своей работе?

– Формирование команды, действительно, близко к завершению. Думаю, мы назовем все имена ректората на этой неделе. Безусловно, в этом списке будут и прежние, известные уже имена.

– Это люди, которым вы доверяете всецело?

– Думаю, со мной согласятся почти все, что в жизни мало таких людей, которым доверяешь всецело, то есть на все сто процентов. Но команда, конечно же, должна состоять из коллег, которым ты доверяешь. Я говорила во время своей предвыборной кампании, что руководствуюсь при принятии кадровых решений критериями профессионализма того или иного сотрудника. И, конечно же, важны личностные качества людей, такие, как честность и порядочность.

– Диана Александровна, известно, что вы окончили филологический факультет ЧелГУ, а затем факультет иностранных языков ЧГПУ. Когда же возникло тяготение к психологии?

– Оно возникло не вдруг. В школе одна из прочитанных мною книг привлекла особое внимание. Это была увлекательная книга о тайнах человеческого мозга, и мне захотелось узнать об этом больше. И так в восьмом классе я оказалась в областном научном обществе учащихся, где попала на занятия в секции психологии, которую вела Галина Григорьевна Горелова. Она первая открыла мне эту удивительную науку. Я вообще очень рада, что встретила на своем пути такого замечательного преподавателя и человека. Три года я ходила на её лекции и лекции других прекрасных сотрудников кафедры психологии. Мы проводили различные исследования, это и стало для меня введением в психологическую науку...

– Тогда почему вы поступили на филфак?

– В те времена был такой период, когда не было ещё таких образовательных стандартов, как сейчас, и университеты могли в определённой степени экспериментировать. В год, когда я поступала в университет, филологический факультет ЧелГУ открыл специализацию «Психология». Поэтому я смогла совместить две своих больших любви – филологию и психологию. И я очень довольна своим филологическим образованием, оно было очень качественным, меня учили профессионалы высокого уровня, многие из них и сейчас работают в нашем университете. Филология даёт совершенно особенный взгляд на вещи, позволяет впитать огромный пласт человеческой культуры, что очень важно при любой дальнейшей профессиональной деятельности.

– Страсть к иностранным языкам тоже возникла еще в школе?

– Нет, интерес к английскому языку появился достаточно поздно, в школе я не была им увлечена. Одним из ключевых моментов при поступлении на факультет иностранных языков ЧГПУ была необходимость читать труды западных психологов, к тому времени большая часть работ по теме моего исследования была на английском языке. Чтобы читать их в подлиннике, надо было хорошо знать язык, поэтому я пошла на иняз.

– А вы по характеру своему отличница?

– Совсем нет.

– Но факультет иностранных языков окончили на одни пятерки?

– После филологического факультета, где приходилось прочитывать просто горы разной литературы, перерабатывать огромный объем информации, учеба на факультете иностранных языков показалась мне такой легкой! (Смеется.) И неожиданно для самой себя я стала отличницей.

– Вы из семьи педагогов, насколько родители влияли на ваш профессиональный выбор?

– Я получила то, что хотела сама. Родители дали мне возможность сделать собственный выбор.

– Скажите, а почему темой вашей докторской диссертации стала «психология личностной беспомощности»?

– Это направление для исследований предложил мне научный руководитель ещё в аспирантуре. Оно было первой в списке предлагаемых им тем. Мне оно так понравилась, что я не стала дослушивать весь список. (Смеется.) На Западе эта тема разрабатывается с 60-х годов ХХ века, а в России моя кандидатская диссертация на эту тему была первой. И докторская тоже была первой. Это, конечно, было связано с идеологией – разве советские люди могли быть беспомощными?! Сама мысль нашим идеологам казалась абсурдной. Но тема эта на самом деле очень актуальная – в ней кроется причина всех успехов и неудач. Сегодня аспиранты продолжают ею заниматься, пять диссертаций уже защищено аспирантами и соискателями. Еще одна диссертация написана и скоро будет представлена к защите. И ещё три – в процессе написания. Последняя из защищенных работ, кстати, связана с определением функциональной значимости беспомощности, которая не возникает просто так. Человеческая психика так устроена, что ничего просто так не возникает. Мы подтвердили гипотезу, что эта функциональная значимость во многом определяется спецификой отношений внутри семьи. Например, если родители чрезмерно опекают ребенка и не дают ему возможности становиться самостоятельным, то постепенно ребенок понимает, что его роль беспомощного человека даже укрепляет семью. Родителям комфортно, когда ребенок беспомощен, и он, чувствуя, насколько это значимо для родителей, стремится соответствовать этим ожиданиям.

– Так вот что порождает инфантилизм современного молодого человека?

– Да, такой ребенок и в будущем склонен искать среду, которая бы соответствовала привычному для него стереотипу. Он не скрывает своей беспомощности, и ему все начинают помогать. То есть он манипулирует людьми и извлекает выгоды...

– Вы воспитываете своих детей в рамках науки?

– По мере возможностей. (Смеется.) Безусловно, любые знания, если они актуальны, оказывают влияние на практические решения. Но нельзя говорить о том, что наука постоянно довлеет над всем, что я делаю, что ученый только и думает о каких-то правилах. Но мы стараемся своих детей воспитывать самостоятельными.

– Кстати, как отреагировала семья на ваше решение принять участие в выборах?

– Приняли мое решение. Хотя, конечно, всех смущало, что моя занятость на работе вырастет в разы. Тем не менее вся семья отнеслась с уважением к моему решению.

– А у вас есть, пусть небольшое, но чувство вины перед семьей, перед детьми, что отныне будете уделять им меньше внимания?

– Думаю, чувство вины – не самое конструктивное в списке человеческих эмоций. Если человек может что-то сделать, чтобы изменить ситуацию, он должен это сделать.

– Вы занимаетесь спортом?

– Верховой ездой.

– Это еще и релаксация хорошая?

– Всю предвыборную кампанию только этим и спасалась. (Смеется.) Расслабиться и забыть обо всем могла только в конно-спортивном клубе. Верховая езда – это самый настоящий спорт, профессиональный наездник должен управлять любой лошадью, а по характеру они очень разные. Если ты хорошо управляешь одной лошадью, это не гарантирует тебе, что все получится с другой. Это вам не марку автомобиля сменить. (Смеется.) У каждой лошади свой характер, эмоции, привычки. Одна лошадь реагирует на голос, на малейшее движение наездника, а другой нужен хлыст...

– Вы с легкостью пользуетесь хлыстом?

– Долгое время для меня это было проблемой – ударить лошадь хлыстом. Тренеры терпеливо объясняли, что это не наказание для лошади, а подсказка, что лошадь должна нормально реагировать на хлыст.

– Падать с лошади не приходилось?

– Падала, но, наверное, все, кто занимается верховой ездой, иногда падают.

– И есть определенный риск?

– Рисковать я не очень люблю, по правде сказать, но любовь к этому перевешивает возможности риска. Пока я далеко не профессиональный наездник, потому что поздно начала заниматься верховой ездой. Наблюдаю за своим сыном и понимаю, что у него все получается гораздо легче – дети смелее, а лошадь чутка к неуверенности всадника и реагирует моментально. Надеюсь, что со временем смогу похвастаться какими-нибудь успехами.

– Вас удивило, что коллектив большинством голосов поддержал вашу кандидатуру?

– (Улыбается.) Я на это надеялась.

– Потому что знали, что вас уважают, что у вас нет откровенных врагов?

– Здесь много всего. Мне кажется, важно было, что мы с Мариной Викторовной Загидуллиной были одной командой. Мы ни минуты с ней не воевали и не боролись, цель у нас была одна – сохранить университет, сделать все для решения возникших проблем.

– Как вы и коллектив реагируют на то, что дело Марины Загидуллиной передано в суд?

– Мы надеемся, что все хорошо закончится. Марина Викторовна – очень значимый для университета сотрудник, видный ученый, яркая личность. Это просто часть ЧелГУ.

– Но сегодня свободомыслящие и яркие люди вновь неудобны.

– Университет традиционно является территорией свободомыслия. Так исторически сложилось, наука развивается только в условиях свободы.

– Скажите, если вдруг почувствуете, что ноша ректора слишком тяжела для вас, что предпримете?

– Думаю, у меня достаточно сильный характер, чтобы работать и идти до конца. Я не мыслю в каких-то временных категориях – первый год, первый срок... Важно не это. Есть задачи, которые я должна выполнить. И выбора здесь никакого нет. Надо работать, нельзя подвести свой коллектив.

– Вам не свойственно чувство беспомощности?

– Нет, беспомощность мне не свойственна. Ситуации в жизни возникают разные, но есть опыт: сегодня неудача, завтра будет удача. И потом, если что-то не получилось, значит, нужно меняться.

– А способны вы признать публично, что были не правы?

– Надеюсь, что да. Для руководителя это важное качество. Если руководитель понимает, что не прав, но будет упорствовать и настаивать на своем, пользы это не принесет никому.