Евгений Овчинников, заместитель начальника отдела по расследованию особо важных дел следственного управления СКП РФ по Челябинской области: «Надо учить людей "стучать"»

За последние годы Челябинская область прочно заняла статус одного из передовых регионов по борьбе с коррупцией. Чистка чиновничьих рядов впечатляет: всего за несколько лет осуждены мэр Миасса Владимир Григориади, первый вице-губернатор Виктор Тимашов, главы Снежинска Анатолий Опланчук и Трехгорного – Николай Лубенец.

За всеми громкими «посадками», как правило, остаются в тени те, кто непосредственно работает над резонансными уголовными делами: кропотливо оформляют документы, часами проводят допросы, работают под прессующим давлением, ведь их обвиняемые – первые лица городов, районов, госструктур. Речь о следователях.

После масштабных выборов в Челябинской области, когда многие ключевые посты заняли новые люди, мы встретились с заместителем начальника отдела по расследованию особо важных дел следственного управления СКП РФ по Челябинской области Евгением Овчинниковым. Именно он является непосредственным руководителем всех следователей, работающих по сложнейшим экономическим преступлениям, досконально знает каждое коррупционное дело. Да и сам иногда «балуется» расследованием заковыристых преступлений.

Я всегда с собой беру видеокамеру

– Месяц назад состоялись выборы. В десятках территорий Челябинской области сменилось руководство. Мэры городов и главы поселений уже освоились на новых рабочих местах. Как можно проконтролировать все ли они работают чисто?

– Вся деятельность администраций стоит на контроле у районных прокуратур. В порядке общего надзора они проверяют издаваемые правовые документы. Но если говорить именно о преступлениях, то зачастую они не видны сразу. К примеру, если какой-либо мэр будет получать взятки за выделение земли, то выявить это практически нереально: деньги переданы в укромном уголке, участок выделен законно. Или даже незаконно, но обставлен документами так, что внешне все выглядит чисто.

– То есть присмотреть за чиновниками невозможно?

– Их слишком много, за всеми в порядке надзора не уследишь. С преступными чиновниками надо бороться самим гражданам. Но это очень инертная масса, не желающая работать с правоохранительными органами.

– А может, в нас слишком силен советский стереотип, что «стучать» – плохо?

– У большинства наших граждан предложение сообщить о преступлении воспринимается, как какой-то нонсенс. А я считаю, надо учить людей «стучать»! Согласен, само это слово звучит грубо, оно откуда-то из пережитков зон Советского Союза. Давайте просто по-другому его называть: не «стучать», а… (после некоторой паузы) проявлять правовую сознательность.

К примеру, у нас же сейчас повсеместно люди на видеокамеры мобильных телефонов записывают некорректное поведение должностных лиц. Так может быть так же фиксировать, как чиновники вымогают деньги? Видеозапись – хорошая отправная точка для начала уголовного дела.

– Видеозапись гарантирует обвинительный приговор?

– С точки зрения оценки доказательств, видеозапись – это очень объективный источник, отображающий событие, которое произошло. Одно дело – показания очевидцев, которые в суде могут признать порочащими, и другое дело – запись.

– Как в знаменитом «деле Скрынника», когда вся страна могла полюбоваться тем, как начальник отдела госзакупок ГУМРа на рабочем месте пересчитывает пачки денег?

– Да, в этом деле есть оперативная запись. Это то же самое, что задержание с поличным. К сожалению, видеозапись есть не всегда. Но, когда она в уголовном деле присутствует, это очень сильно помогает доказывать преступление.

– Насколько мне известно, лично вы были категорически против выдачи в СМИ видео по Скрыннику.

– Да. Эта методика оперативно розыскных мероприятий не новая, применялась и раньше, но была хороша именно тем, что широкая общественность о ней не знала. А теперь она стала достоянием республики... Не поверите, когда видео Скрынника опубликовали, многие должностные лица начали делать ремонты в своих кабинетах! О чем это говорит? Что люди берут взятки, совершают преступления и бояться быть разоблаченными.

– Расследование «дела Скрынника» завершается, он пойдет под суд один, но ведь все мы видели на видеозаписи, что делил полученные деньги на три части, значит должны быть сообщники.

– Сама по себе видеозапись, как он на три стопки делит сумму, не означает, что деньги пойдут разным людям. Конечно, подозрения есть, куда Скрынник мог бы часть отдать. Я могу догадываться, понимать, но этого, к сожалению, мало. Нужны доказательства. Вот, если бы была видеозапись и другого человека, берущего часть этих денег, – тогда другой разговор.

– А из профессионального честолюбия не обидно?

– Обидно. Если следователь нормальный, то у него всегда есть честолюбие, он всегда стремится доказать и привлечь всех виновных к ответственности. Но, с другой стороны, вдвойне обидно потом получать оправдательный приговор, потому что в ходе расследования проделывается огромная работа.

– Кто несет ответственность за оправдательный приговор?

– За оправдательные приговоры очень сильно карают следователей - в рамках дисциплинарной ответственности вплоть до увольнения может дойти. Конечно, надо оценивать степень виновности должностного лица, который не довел материалы до ума, чтобы человека осудили. Но нельзя забывать, что уголовное дело перед тем, как попадает в суд, проходит очень много предварительных проверок. Начиная от непосредственного руководителя следователя, затем отдела процессуального контроля в следственном комитете, заместителя руководителя управления СКП, процессуального контроля в прокуратуре и в завершении дело смотрит прокурор района, города, области либо его заместитель.

– Получается, что любой обвинительный приговор – это недосмотр всех, а отдувается следователь?

– Есть такое понятие: за победу награждают непричастных, а за проигрыш виновен только один. В нашем случае – следователь. Но если об этом говорить, то и судебную систему тоже стоит считать. Есть много примеров, когда вне зависимости от качества уголовного дела, выносились просто парадоксальные приговоры.

Взять дело Сергея Наумова (глава областного управления Россельхознадзора в 2007 году оправдан судом по делу о получении взятки. – Прим. автора). Его расследовал мой следователь. Я досконально изучал все документы и на 100% знаю, что Наумов виновен в получении взятки. Это очень характерный пример, когда физическое лицо самостоятельно обращается в следственные органы и говорит: «Я дал взятку». Приводит какие-то доказательства, которые подтверждаются как на следствии, так и в суде. В этом деле, помимо показаний свидетелей, в качестве доказательства предъявлялся лист бумаги, на котором сам Наумов писал, какую сумму следует передать ему в виде взятки. Почерковедческая экспертиза подтвердила, что это его рука. Но судья пишет в приговоре: оговорили.

Самое интересное, что в действиях этого лица, которое изобличало Наумова, тогда появляется состав преступления – заведомо ложный донос. И суд-то по идее должен нам написать «частник» (частное постановление. – Прим. автора), чтобы мы данного гражданина привлекли к уголовной ответственности. Но этого не произошло... Поэтому я говорю, иногда такие приговоры бывают, что закрываешь глаза – боишься их читать.

Однако не в моей компетенции обсуждать решение суда, приведенное выше и вступившее в законную силу, я лишь высказываю свое мнение специалиста в уголовном праве, изучавшего материалы уголовного дела.

– У следственных органов есть возможность привлечь к уголовной ответственности судей?

– У нас в стране существует две категории лиц, которых крайне трудно привлечь к уголовной ответственности – это судьи и президент. Процедура законом предусмотрена, но для проведения оперативно-розыскной деятельности в отношении судьи необходимо согласие квалификационной коллегии судей. А, следовательно, эта информация обязательно становится известна тому лицу, в отношении которого должна проводиться работа. Сами понимаете, что после этого человек не будет брать взятки. Иной процедуры, хотя бы оперативно собрать информацию, не существует.

Я не могу судью опросить, не могу в отношении него ничего запрашивать. Мы не имеем права проводить у них обыска. Любое следственное действие в отношении судьи – некое табу в российском государстве. И при всем этом государство декларирует о еще большей независимости судей.

– На ваш взгляд, это неправильно?

– Мое мнение, если браться за войну с коррупцией, то начинать надо с суда. Я не говорю, что в следственном комитете все розовые и пушистые, но если начинать антикоррупционную работу, то с головы – с суда.

Надо вернуться к ротации. Раньше существовала очень хорошая практика, когда прокуроров и судей каждые пять лет меняли. Не обязательно их по разным регионам раскидывать, можно и в пределах области «перемешать». Ротация – это вещь, которая не позволяет должностным лицам проникать глубоко корнями в свое место.

Экономика после «мокрухи»

– Экономические преступления считаются самыми сложными для расследования. Каким образованием обладают следователи, работающие по ним?

– По закону сотрудник прокуратуры может быть только с высшим юридическим образованием. Специальных требований ко второму – экономическому – образованию нет. Большинство сотрудников приходит в следователи со студенческой скамьи, и времени получить дополнительное образование у них попросту нет.

– Честно говоря, непонятно, как, не обладая специальными знаниями, можно погружаться в бухгалтерию, финансовые документы.

– Любой нормальный следователь, получая экономическое уголовное дело, должен начинать с изучения закона – той его нормы, которая нарушена, либо которую применяло лицо с целью совершения преступления. К примеру, если говорить о незаконно выданном земельном участке, то необходимо поднять земельное законодательство. Для этого в нашем распоряжении все правовые системы, а уж анализ нормативных документов нас учили делать. После этого следователь уже может сделать самостоятельную юридическую экспертизу имеющихся материалов.

Специалистов с бухгалтерским образованием, либо с другим, экономическим, привлечь к изучению материалов и дачи соответствующего заключения трудности не представляет. Если требуются познания в других областях: технических, лингвистических, информационных, то найдутся соответствующие специалисты, привлекаемые следственными работниками. А вот все это свести воедино – как раз и есть задача следователя.

Естественно, нужны навыки для того, чтобы грамотно задать вопрос специалисту, прочитать его исследование, дать ему оценку. Но у нас повелось, что следователь изначально работает по преступлениям против личности – обычно в районах, где их вал. А наши «экономисты» вырастают уже из них, когда приходит опыт.

– В вашем подчинении следователи, расследующие коррупционные дела на десятки-сотни миллионов. Вы как-то следите за коррупционной обстановкой в своих рядах?

– Я достаточно грамотный человек, очень неплохо умею читать документы. И вижу из них, куда сотрудник направляет свое следствие. Даже в отказном материале, понятно, куда и откуда он ведет. Поверьте, подковерная возня будет заметна и ее можно остановить.

– В вашей практике приходилось расставаться с сотрудниками по дискредитирующим обстоятельствам?

– Если бы я ответил утвердительно, вы бы сразу спросили, где привлеченные. Слава богу, в следственную часть подбираются те граждане, которые не совершают преступления. Или вернее не совершают очевидных преступлений – не могу говорить за честность каждого. Помимо документов, на виду социальное положение сотрудника. Если вчера он ездил на «девятке», а завтра на «Лексусе», то появляется естественный вопрос, который так или иначе проверишь по крайней мере для себя.

Мы, действительно, отбираем людей по устойчивости к таким вещам. Когда ты имеешь дело с миллионными суммами, ту же взятку в трех чемоданах ведь пересчитать надо. Неустойчивый на руку человек может искуситься, плод кажется очень сладким. Но, к счастью, среди наших сотрудников я таких не встречал.

Продажных чиновников много, но поверьте мне, следственный комитет – это один из немногих оставшихся органов, борющихся за правду. По крайней мере я в следствии уже порядка десяти лет, и все это время мы работаем по мере своих сил.

– В ходе следствия на вас пытаются оказывать давление?

– Давайте я умолчу об этом. Всякое бывает.

– Угрозы часто приходится слышать?

– Слава богу, тьфу-тьфу-тьфу, угрозы в отношении нас не поступают. Общество привыкло, что на рядового следователя – исполнителя – давить смысла нет. На меня как на его непосредственного руководителя сторонним источникам тоже бесполезно давить.

– Так все-таки давят?

– Я подчиняюсь только указаниям сверху. Ни СМИ, ни кто-то еще не заставят меня изменить ни мою точку зрения, ни принимаемые мною решения, если они будут в рамках закона, конечно. Однако на работу следователя довольно сильное влияние могут оказать другие лица, которым он обязан подчиняться.

– Часто находятся смельчаки, которые пытаются за энную сумму договориться со следствием?

– Мне не предлагали взятки напрямую, но намеки были. Отрицать их нельзя. Однако следователи моего подразделения, и я в том числе, занимают однозначную позицию по этому поводу, и при малейших намеках на незаконное предложение сразу же жестко их пресекаем.

Допросить депутата – миссия невыполнима

– У вас есть в роду юристы или непосредственно работники следственных органов?

– Я юрист как минимум в пятом поколении. У меня дедушка в царской России был судьей, отец прокурором района, мать и тетка – юристы. Глубже не копал – не знаю.

– А вы сами как оказались на должности главного борца с экономической преступностью?

– Борец – громко сказано. (Смеется.) Действительно, на меня сейчас возложено экономическое крыло отдела по расследованию особо важных дел. Но это получилось само собой. Раньше у нас было два отдела: отдел по убийствам и бандитизму и отдел по особо важным делам, который как раз и занимался расследованием должностных экономических преступлений. Вот в нем-то я и работал следователем с 2000 года. После объединения этих двух отделов при создании следственного комитета, меня назначили заместителем как раз по экономике, которой я много лет занимался.

– Не скучно ежедневно копаться в бухгалтерии?

– Рано или поздно это становится интересным. (Смеется.) Иногда бывает скучно, но лишь тогда, когда долгое время занимаешься одним и тем же – к примеру, приходится изучать бухгалтерскую документацию сотнями пачек. К 20-й пачке уже дурно.

Сейчас я сам практически не веду дела. Хватает работы по моим следователям, которые с начала года на сегодняшний день возбудили и расследуют уже более 30 уголовных дел. Разве что со Скрынником решил вспомнить молодость: сам возбуждал, допрашивал.

– А что больше всего задевает в процессе расследования дел?

– Задевает, когда не могу что-то сделать. Кого-то привлечь, осудить, допросить. Например, сейчас очень интересное дело расследуем. По нему одним из основных свидетелей, который может многое пояснить, проходит депутат Государственной думы от партии ЛДПР. Мы его приглашаем, а он категорически отказывается. При этом, не поверите, так посылает следователя по телефону, как многие постеснялись бы в пьяном разговоре сказать.

Мы направляли официальное письмо в Госдуму сначала Грызлову, потом Жириновскому, просили депутата явиться на допрос. Бесполезно, даже ответов в наш адрес не приходит. И по закону мы его не можем доставить силой – он депутат. Только с его согласия можно допросить.

Вот такие ситуации меня действительно задевают, потому что сделать ничего не могу.