Вчера на ночной улице девушка привязалась. Время сначала спросила. Потом вдруг заплакала. Выпивши немного, что ли. В костюме Снегурочки: синий, мехом отороченный, коса настоящая, золотистая из-под голубой шапочки свисает.
Я растерялся. Остановился. Холод за щёки хватает.
– Чего плачешь-то? Дед Мороз твой где? – спрашиваю.
– Бросил меня, гад, – говорит она. – Ушёл с подарками. Куда я без него?
– Домой иди. Замёрзнешь.
– Да как замёрзну, я же Снегуууууууурочка, – плачет.
Дурочка.
– Дед Мороз-то муж, что ли? – говорю осторожно.
А она всё плачет. С кем не бывает. Подарки, может, разносила с ним от какой-нибудь фирмы, поссорилась, поругалась. Выпила. Не знает, куда идти. Женщина иногда не знает куда идти. Совсем.
– Пошли со мной, – говорю. – А то замёрзнешь. Я один живу. Переночуешь на диване.
Она молча пошла. По доверчивости и впрямь Снегурочка.
– Только подарка у меня для тебя нету, – говорит и нос вытирает красивой варежкой. – А почему ты один, добрый такой? Жена где?
– Расстались давно, – отвечаю. – Каждый Новый Год загадываю себе новую жену, а она всё нейдёт. Может, ты моей женой будешь?
– Так ведь только до весны, – улыбается Снегурочка. – Весной-то, как потеплеет, мне тут нельзя.
– А поедем на Север вместе весной.
Вот она уже и смеётся. Пришли домой, я чайку горячего заварил. Хороший чай, зелёный с жасмином. Дух по всей квартире ароматный. Она шубку так и не сняла свою. Только сапоги скинула, в белых шерстяных носочках проскользнула на кухню.
– Ну, ты что, мне же горячее запрещается, – говорит. – Растаю тут у тебя совсем. А у меня ещё много детей без подарков осталось.
Кожа у неё белая-белая, будто и впрямь из снега вылеплена.
– А у тебя своих детей нет? – спрашиваю я.
– Кто же от меня детей захочет?
– Красивая ты.
– Холодная. Никто холодную не берёт. Вот и хожу, чужим дитям подарки раздаю. Они меня даже обнимать бояться.
Не пойму: серьёзно говорит или шутит. Может, впрямь настоящая Снегурочка у меня на кухне? Где же дед Мороз, зачем её бросил?
А вот была бы она просто одинокой девушкой, не в костюме Снегурочки, я бы время ей сказал и мимо прошёл. Даже подумать неуютно. Может быть, всем одиноким людям под Новый Год нарядиться Морозами и Снегурками, выйти на улицы, чтобы, наконец, заметить друг друга? Встретиться?..
Просидели с ней почти всю ночь. Разговаривали, будто знакомы сто лет, остывший чаёк прихлёбывали. А потом она сказала, ложечкой в стакане звеня:
– Вот всю жизнь об этом мечтала.
– О чём?
– Чтобы всю ночь с кем-то на кухне проговорить. Просто проговорить. Вот так уютно, знаешь. Лампа, чай и человек напротив. И говорить, говорить, и не спать. Понимаешь, вот именно так. Не трахаться, не чтобы цветы дарили, не ликёр в дорогом ресторане, а вот так.
– Что же, сбылась, значит, и твоя мечта под Новый Год?
– Выходит, да.
Посветлела она и ещё красивее стала. Гляжу на неё и, чувствую, сам светлею. И тепло-претепло на душе.
Когда спать попросилась, постелил ей на диване в большой комнате. Довольная, уснула. Сам тихонько лёг у себя. И тоже всё мечтал о чём-то до утра, пока глаза не слиплись совсем.
Утром проснулся, а её нет.
Растаяла всё-таки, наверное. Нельзя им долго в тепле. Не привыкли они.
Скольких надо к теплу приучить. И чаю заварить, и говорить-говорить-говорить на кухне, и слёзы вытирать, и любимыми, хорошими, родными звать. Чтобы привыкали, не исчезали, не таяли, не уходили в себя, в своё одиночество. Чтобы превращались из Снегурочек в настоящих, любимых, желанных, из плоти и крови.
Дорогие люди, с наступающим вас. Чего пожелать? Совсем простое, ладно? Грейте друг друга, вот и всё. Не бойтесь, что растаете. Грейте.