Полковник Курбатов: на транспортную милицию нельзя вешать всех собак

18 февраля российская транспортная милиция в последний раз отмечает профессиональный праздник. С 1 марта сотрудники УВД на транспорте, как и их территориальные коллеги, станут «господами полицейскими», но пока не знают даже, как будут называться их подразделения. Впрочем, специфика их работы никуда не денется: обеспечение правопорядка на объектах железнодорожного и воздушного транспорта, в поездах и на путях. О том, насколько опасна и трудна служба в линейных отделах, мы беседуем с начальником Южно-Уральского ЛУВДТ Владимиром Курбатовым, занимающим этот пост с 1 ноября 2010 года.

– Владимир Алексеевич, а почему вы сами выбрали профессию милиционера? Не было еще каких-нибудь планов?

– Планов не было. Я хотел стать стражем порядка еще лет с шести-семи, брал пример с соседа по лестничной площадке, милиционера. Вдобавок рано начал читать и первые книжки – сейчас уже не вспомню ни названий, ни авторов – были как раз о героической работе милиции.

– Но ведь есть и другие героические профессии – военные, космонавты...

– Есть. Но мне хотелось именно защищать народ от преступников на своей земле. Вот я и оказался в Омской высшей школе милиции. Поступил на удивление легко, несмотря на конкурс – 11 человек на место.

– Быстро определились со специализацией? Что больше привлекало – следствие, оперативная работа?

– Это в современной системе образования идет дробление на специальности. У нас в конце 1970-х специальность в Омске была одна – уголовный розыск. Так что мы с самого начала знали, куда идем и кем станем.

– Кроме теории была и практика?

– Практика у нас пошла почти сразу же. Омская школа этим и славилась на весь Советский Союз – вниманием к практике и высочайшим уровнем профессорско-преподавательского состава. С первого курса нас обучали личному сыску, работе в толпе, криминалистике. Причем не по фильмам и книгам, а, так сказать, вживую. Проходили, как вскрывать замки, сейфы, если темой были карманники – нам показывали, как правильно вытаскивать из кармана кошелек. Мне повезло – пальцы достаточно длинные, после тренировки мог это и сделать. Нашими преподавателями были люди, может, и без образования, но с огромным опытом.

– А правда, что различной специфике курсантов обучают бывшие уголовники?

– Неправда. Никаких мифических «перековавшихся» уголовников – нас учили кадровые офицеры, всю жизнь проработавшие в органах, многие прошли Великую Отечественную войну. Учиться у них было очень интересно.

– О сокурсниках вспоминаете, встречаетесь?

– Конечно. Среди них были очень интересные люди. Например, в параллельной группе учился парень по фамилии Арапов. Мы лишь случайно узнали, что он – внук легендарного Шарапова. Да-да, того самого, о котором «Место встречи изменить нельзя». Как-то приезжал его отец, еще до выхода кинокартины, рассказывал нам, как все было на самом деле. Отличий, конечно, много: это же кино, там все идеализировано, преувеличено. Например, зловещая банда «Черная кошка» на самом деле была группой подростков и занималась обычным мелким криминалом: грабежами, гоп-стопами. Еще много всего рассказывал, но сейчас я за точность воспоминаний не поручусь – как-никак, прошло уже 30 лет.

– Но свое-то первое дело помните?

– Как не помнить! Но если вы надеетесь, что я сразу же столкнулся с убийством или изнасилованием, то это вовсе не так. Там был примитив. Поступал я от ОВД на станции Шадринск, туда в угрозыск по окончании учебы и вернулся. А тут некие злоумышленники, выломав замки, проникли в здание какой-то железнодорожной организации. Коллеги, бывалые оперативники, пришли, посмотрели и сразу сказали: да понятно, кто это сделал, сейчас пойдем, поймаем и расколем. А я же только после Омской школы, все приучен делать: достал линейку, начал все измерять… На меня посмотрели как на идиота, и с помощью моей науки или нет, но к вечеру преступление было раскрыто. Вообще, практическая работа оказалась намного интереснее, чем мои школярские попытки взять отпечатки пальцев, взвесить, замерить…

– А что было потом? Какие интересные случаи?

– Потом было много всего, но... Вот вы сколько взяли за свою карьеру интервью? Можете любое вспомнить в подробностях? Так и у нас: раскрыл дело, сдал и выбросил из головы. Когда появляется опыт, уже не задумываешься над каждым действием и фактом по отдельности, работаешь на автомате, все заранее расписано. Может, поэтому потом и не запоминаешь никаких подробностей.

– То есть рутина?

– Для меня за 30 лет работа в рутину так и не превратилась. Хотя и за мемуары садиться как-то не тянет.

– Но ведь условия работы как-то менялись – вы росли в чинах, стали начальником. Неужели ничего не изменилось?

– Начальствующие чины – они в министерстве. А у нас та же работа, просто на другом уровне. Мне каждое утро приносят пачку заявлений о преступлениях, надо все изучить, расписать подчиненным. Все то же самое по сути, только занимаешься уже не кражей куртки, а хищением на миллионы рублей. Но суть-то работы не меняется.

– Нельзя не спросить: а в свете грядущих перемен тоже ничего не изменится?

– Я не могу сказать, изменится ли что-то, в какую сторону. Ну, станем с 1 марта полицейскими. Но до нас еще не доведена даже концепция службы. То есть о будущей правоохранительной структуры я знаю столько же, сколько и вы – все это лежит в открытом доступе в Интернет.

– А в преддверии перемен как работается? Тем более второй год идет реформа МВД, сокращение.

– До реорганизации в России было 50 тысяч транспортных милиционеров. На сегодня их число уже сократилось на 20-22%, за первый квартал 2011-го нас станет меньше еще на 10%. А у нас ведь достаточно своеобразная система: она эволюционирует, появляются новые должности, а штатное расписание нам никто не увеличивает. Скажем, определено научно, что на столько-то населения должно быть столько-то милиционеров. А потом вдруг вспоминают: ведь нужна еще кинологическая служба! Мы потеснимся, введем в штат кинолога. Потом что-то еще, вот хотя бы нашу пресс-службу. И в итоге получается, что на каждом направлении, в каждом подразделении нас совсем чуть-чуть, кого сокращать-то?

И совмещать должности нельзя, это ведь разные службы! В конце 2010 года пришлось принять много тяжелых решений, сократить людей очень опытных, но пожилых. Но вот на ком нельзя экономить – это на милиционерах, работающих на земле, не только головой, но и ногами. Удалось до единого человека отстоять досмотровую службу в аэропортах Челябинска и Магнитогорска, удалось сохранить патрульно-постовую службу. Но и этого очень мало. По штату на два челябинских вокзала – дальнего сообщения и пригородный – приходится три милиционера! А их сегодня, после введения особого режима, там постоянно находится 11-18 человек. Вдобавок к ППС мы туда бросаем ОМОН, младших оперативников угрозыска – лишь бы обеспечить свое присутствие, охрану общественного порядка.

– То есть какой-то выход нашелся?

– Примерную структуру с учетом всех сокращений мы создали. Пока она не без шероховатостей, но работает.

– Но ведь кроме живых людей за порядком наблюдают и технические средства?

– Да. Вот челябинский вокзал у нас красивый – 98 видеокамер, почти нет «мертвых» зон. Но живого человека камера все равно не заменит. А аэропорты? Руководство челябинского аэропорта, положим, прислушалось к нашим рекомендациям: там сейчас вход достаточно плотно охраняется. Но до теракта в Домодедово повсеместно как-то упускалась из виду зона высадки – куда выходят с самолетов пассажиры, где толпятся встречающие. В Домодедово по штату был один – один! – милиционер.

Подчеркну – обычный милиционер, а не израильский суперполицейский. Задача патрульного – охрана общественного порядка, он не обучен по запаху различать взрывчатку! Для этого нужны дрессированные собаки, нужна техника – газоанализаторы, металлодетекторы. Но прогремел взрыв и все накинулись на милицию. Потерял место начальник линейного отдела в злополучном аэропорте, потерял место начальник Московского центрального управления генерал-майор Алексеев – отличный, опытнейший офицер. По-моему, за последствия должны были отвечать и служба авиабезопасности, и хозяева аэропорта, закрывшие глаза на недостаточную защищенность выхода. Сейчас вот в Челябинске на выход поставили милиционеров с металлодетекторами. Хорошо и это, сотрудники смогут отсечь вооруженных людей, но вот взрывчатку металлодетектор не поможет обнаружить, нужны комплексные меры. И я понимаю, что молниеносно их принять невозможно.

– Но сейчас меры безопасности усилены? Челябинский аэропорт защищен от террористов?

– Мы делаем все, что в наших силах. Но безопасность пассажиров и грузов зависит не только от транспортной милиции. Мы отвечаем за аэровокзал. А периметр отдан вневедомственной охране. Конечно, аэропорт не в чистом поле. Там и стены, и колючая проволока – просто так пьяный или воришка не залезет. Но специалист-диверсант, будьте уверены, проскользнет везде. Конечно, сейчас уже все оговорено, например, в скором времени будет установлено оборудование для контроля за проникновением через ограждение. Но милиция, повторюсь, ориентирована и обучена охранять общественный порядок, а не ловить профессионалов.

– На железной дороге тоже нет гарантий?

– Гарантий от террора? Тут единственной гарантией может быть только согласованная работа всех силовых структур, всей государственной машины, всего общества в целом. А вот с обычным криминалом на железной дороге не все просто, но решаемо. Легче всего с охраной поездов. Мы уже знаем все криминогенные направления, осуществляем сквозное сопровождение, например, поезда Челябинск–Анапа. То есть сотрудники просто едут в этом поезде и присматривают за порядком. Другой вариант – доезжаем до очередного крупного города с мощной транспортной милицией и передаем коллегам.

В последнее время попроще стало со случаями хищений деталей путей, железнодорожного оборудования. Зато постоянно растет число попыток кражи груза. Этим целые районы занимаются, мы пытаемся найти общий язык с администрацией, но ведь на каждые 100 метров Транссиба не поставишь по милиционеру. В советские времена железные дороги были труднодоступны: полоса отчуждения, те же проволочные заграждения. Сейчас всего этого нет, вот злоумышленники и пытаются заработать свою копеечку. Мы патрулируем, отработана система оповещения: те же машинисты докладывают о замеченных возле путей подозрительных личностях. И все равно не проходит ни дня, чтобы не было зафиксировано несколько попыток хищений, не приходило три-четыре сообщения.

– Злоумышленники злоумышленниками, но не секрет, что и сами милиционеры часто не без греха...

– Я и не говорю, что мы безгрешны. Есть преступники в рядах милиции, согласен! Но если рассмотреть статистику, то мы далеко не впереди планеты всей. Если в какой-то спецслужбе, где штат всего 100 человек, находится два преступника – это считается нормальным, их всего двое! А в милиции у нас работает по стране, грубо говоря, миллион человек! И вот среди них нашлась пусть тысяча преступников, и общество радостно накинулось на милицию: как же, тысяча оборотней в погонах. А если посчитать, то получится, что в той условной спецслужбе коррумпированы 2% сотрудников, а в милиции – 0,1%. Из нас попросту делают жупел.

– А где выход?

– В совместной работе всех – милиции, прокуратуры, следственного комитета. Наши оперативники разматывают все цепочки, раскрывают преступления, другие органы занимаются своим делом. Вообще, я не сторонник таких разграничений, мол, милиции – кражи, следственному комитету – убийства. По факту мы работаем вместе, значит, на всех должны делить и славу, и ответственность.