Григорий Вахитов, биржевой трейдер: «Биржа дает уверенность и позволяет смотреть на жизнь с оптимизмом, даже будучи безработным во время кризиса»

В прошлом году Григорий Вахитов вошел в первую десятку рейтинга лучших молодых топ-менеджеров Челябинской области, составленного Уральским аналитическим центром. А затем, в разгар кризиса, ушел с места директора челябинского филиала управляющей компании БКС, в которой проработал семь лет, чтобы проявить себя в новой профессиональной сфере. Это – известные факты его биографии. А о том, как в детстве он едва не убежал из дома, и чем закончилась единственная в его жизни игра в казино – Григорий Вахитов рассказал в откровенном интервью сайту ChelFin.ru.

Я набрала номер сотового телефона Григория Вахитова в последних числах июня и попросила ответить на пару вопросов о глубине финансового кризиса, скрытых угрозах и открывающихся возможностях. Удивилась, что в напряженном рабочем графике директора по инвестиционной политики крупного строительного холдинга нашлось свободное «окно». И еще больше удивилась, когда на встречу в кафе Григорий Вахитов пришел в джинсах, с болтающимися наушниками от iPod и настроением, какое бывает у семиклассника в первые дни летних каникул. Как оказалось, «каникулы» в разгар кризиса Григорий Вахитов устроил себе сам, написав заявление об уходе после восьмимесячного погружения в кризисную агонию строительного бизнеса. А на вопрос, чем планирует заняться в ближайшее время, с улыбкой ответил: «Мне в прошлом году камеру классную подарили, зеркалку – мечтаю выбраться на природу, пощелкать. Еще хочу, наконец, получить водительские права». Такой вот антикризисный оптимизм. Вот отрывок нашей беседы.

– Григорий Авангардович, в ноябре прошлого года новость о том, что вы ушли из компании БКС, челябинский филиал которой возглавляли на протяжении четырех последних лет, казалось, была из разряда «очевидное-невероятное». Незадолго до этого произошел обвал на фондовом рынке, который обернулся громадными убытками для многих управляющих компаний и инвестбанков. Поэтому, наверное, и возникло множество разнообразных слухов об истинных причинах вашего ухода.

– Да, обрывки слухов долетали. В тот момент просто наслоилось сразу многое: и финансовый кризис, и трудности, с которыми осенью прошлого года столкнулись все без исключения инвестиционные компании. Вот и возникли различные предположения.

На самом деле, мой уход из компании не был спонтанным решением. Это вызревало в течение всего последнего года. Появилось ощущение, что все, чего я мог достичь, будучи директором филиала финансовой компании, я уже достиг, нужно двигаться вперед, а я топчусь на месте. Ощущение это дурацкое и сподвигло поменять место работы. Поэтому я и не перешел, к примеру, на должность директора филиала другой брокерской компании, хотя подобные предложения поступали неоднократно. Было желание попробовать свои силы в новой сфере, поэтому и на предложение перейти в строительную компанию откликнулся без долгих раздумий. Хотя изначально было понятно, что легко не будет… Были предприняты отчаянные попытки выбраться из кризиса. По факту – не получилось.

– Почему строительные компании в наибольшей степени пострадали во время кризиса?

– Инвестиционная политика подавляющего большинства строительных компаний была в последние годы, мягко говоря, опрометчивой. Жилье постоянно и очень быстро росло в цене, зачастую квартиры были распроданы еще на стадии закладки фундамента, и казалось, что золотой дождь будет литься вечно. Поэтому деньги никто не считал – пока был постоянный денежный поток, о рентабельности и прочих экономических аспектах владельцы строительного бизнеса не задумывались. Когда осенью прошлого года стало очевидно, что золотое время закончилось, платежеспособный спрос исчез, потому что банки перестали раздавать ипотечные ссуды налево и направо, спекулянты – не все, конечно – успели «выскочить» из инвестиционных квартир, и тем самым только ускорили падение цен на жилую недвижимость.

В подавляющем большинстве строительных компаний стройка велась либо на заемные средства, то есть банковские кредиты, либо на целевые деньги – средства дольщиков. Из собственных средств компании вкладывали в проекты только прибыль. Такое положение дел на фактически «схлопывающемся» рынке недвижимости приводит к катастрофическим последствиям. Когда я в первые недели просмотрел управленческую отчетность, стало очевидно, что компания фактически банкрот. Я предложил ряд мер, которые могли бы спасти ситуацию, но тогда еще, видимо, не ощущалась в полной мере глубина кризиса. Пока цены на жилье не обвалились до сегодняшнего уровня, нужно было продавать недвижимость в бюджет, хотя предложенные цены и казались в то время неимоверно заниженными. Однако беда в том, что осенью у компании практически не было проектов с высокой степенью готовности – это и стало определяющим фактором.

– Полагаете, в Челябинске будет ряд громких банкротств крупных строительных фирм?

– Да, маятник запущен. Но на самом деле банкротство – это не такое страшное слово, как кажется на первый взгляд. Банкротство дает компании возможность очиститься от старых долгов и начать выстраивать бизнес заново. Главное, чтобы компании не допускали умышленного банкротства, бросая на произвол судьбы клиентов и партнеров. Либо, как часто бывает, не затевали процедуру банкротства для получения контроля над предприятием. Именно по этим причинам в нашей стране привыкли бояться слова «банкротство».

– И все же, правительство области уже оказало поддержку ряду строительных компаний, не допустив банкротства.

– Как правило, власти реагируют на громкие процессы. Во время первой волны кризиса все кинулись спасать банки, затем в зону особого контроля попал автопром. Следующие в очереди – видимо, строительные компании.

– А потом?

– Снова банки. Думаю, все-таки будет вторая волна кризиса. Первая волна была вызвана тем, что в банках остро ощущалась нехватка ликвидности – в какой-то момент на корсчетах просто не было денег, и если бы толпа вкладчиков прибежала снимать деньги со вкладов, это в два счета привело бы к банкротству банка. Власти своевременно предприняли ряд мер, накачали банки ликвидностью и стабилизировали ситуацию в банковском секторе. А сейчас набирает обороты вал неплатежей по кредитам. В каждом регионе есть полуживые предприятия с многомиллиардными долгами. Если банки будут продолжать выполнять нормативы Центробанка по резервированию средств на возможные потери по ссудам, им может просто не хватить денег. Поэтому осенью, когда формируется квартальная отчетность, и банки оказываются перед необходимостью создавать резервы, может стать известно о новых банкротствах…

Прошло несколько месяцев, тучи на небосклоне еще не разошлись, однако наш сегодняшний разговор с Григорием Вахитовым – не о скрытых угрозах и возможных последствиях второй волны кризиса. А о том, что он, давая многочисленные интервью, привык оставлять «за кадром».

– Григорий Авангардович, лично вас кризис коснулся, вы почувствовали его на своем кошельке?

– Вот что заметил: стал обращать внимание на ценники в магазине. Прежде как-то не задумывался, будучи уверен, что на карте всегда есть сумма, которой хватит на оплату любого чека. И на отпуск за границей останется. Сейчас семейный бюджет резко съежился. В первую очередь сократились, конечно, расходы на развлечения – раньше только на диски с музыкой и фильмами тратил тысячи три.

Но, если проводить аналогии с прошлым кризисом, то все это мелочи жизни. Тогда, в 1998 году, приходилось по-настоящему туго. В то время я, только получив диплом, устроился главным экономистом отдела ценных бумаг в брокерской компании Профинвестсервис. В свое время компания была создана для приватизации предприятий региона, но я застал момент, когда эти задачи были уже решены, хотя по инерции еще продолжалась скупка бумаг ряда предприятий у населения. К сожалению, местные инвестиционные компании проглядели направления бизнеса, которые могли бы привести массового инвестора – брокерское обслуживание, интернет-трейдинг, потому что заниматься банальной скупкой ценных бумаг у населения было проще и выгоднее. Но, как оказалось, совершенно бесперспективно. Сегодня местным компаниям конкурировать с федеральными игроками очень сложно, приходится выискивать узкие ниши – на их долю осталось, разве что, индивидуальное доверительное управление.

В Профинвествервисе я занимался «ОКОшками» и «МИОшками» – областными краткосрочными облигациями и муниципальными инвестиционными облигациями, которые обращались на Южно-Уральской инвестиционной бирже. Но в преддверии августа 1998 года, когда стоимость ценных бумаг стала резко падать, брокеры стали не нужны. И нас всех распустили по домам. Помнится, в тот год я успел поработать с ценными бумагами и в НПФ Электроэнергетики, размещал пенсионные накопления граждан. И тут прилетел кризис. Меня вновь сократили, поскольку рынок облигаций просто «встал», а основные средства пенсионного фонда вкладывались именно в облигации. Вот так, в мае 1999 года, в разгар кризиса, стал безработным. Когда пытался с кем-то заводить разговор о вложениях в ценные бумаги, от меня шарахались, как от прокаженного – многие считали, что кризис был спровоцирован пузырем на рынке ценных бумаг. Оказавшись не у дел, я полгода проработал главным бухгалтером в страховой компании «Медведь», входившей в группу «ЛУКОЙЛ», которая предлагала услуги по обязательному медицинскому страхованию и занимала свою узкую нишу. Потом меня пригласили на должность заместителя начальника отдела ценных бумаг в банке «Резерв», где я и проработал два с половиной года. Коллектив в банке сложился замечательный, и о том времени остались теплые воспоминания.

– А как начиналась карьера в БКС?

– Меня привел в БКС Евгений Елисеев, с которым мы познакомились и сдружились в банке. Ему предложили место директора челябинского филиала, он подбирал команду. Надо сказать, что у нас с ним никогда не было деления «Я начальник – ты дурак», сообща обсуждали проблемы и вместе их решали. Потом он уехал в Москву, а я сел в директорское кресло.

В БКС удачно совпало сразу несколько составляющих – во-первых, был хороший, качественный продукт, который не стыдно было продвигать. Это чисто человеческий момент – для менеджера важно верить в продукт, который он продает, а не просто «впаривать» нечто за баснословные деньги. С другой стороны, сыграла свою роль и политика компании –руководители региональных филиалов не были машиной по исполнению инструкций и указаний, принятых в Москве. Конечно, иногда приходилось отстаивать свою точку зрения в спорах, но я ни разу не сталкивался с неаргументированным отказом. Разумеется, такой подход импонировал, это было хорошим стимулом.

Поэтому и в челябинском офисе компании не было людей-машин, которые выполняли бы строго определенные функции. Я всегда старался донести до сотрудников мысль, что нужно смотреть на вещи чуть более широко, чем, возможно, требуется на данном конкретном месте.

– Какой стиль руководства вам ближе?

– Я стремился, чтобы и в коллективе, и с клиентами складывались теплые, дружеские взаимоотношения. Ко мне сотрудники обращались по имени, хотя при посторонних, конечно, соблюдали субординацию. Отношения строились на доверии, терпеть не могу распекать прилюдно, лучше сказать человеку об его ошибках с глазу на глаз.

– В первую очередь для вас важны профессиональные качества сотрудников или личностные?

– В большей степени для меня важно, что человек из себя представляет. Честно говоря, не люблю всякие подковерные игры, и сам в них никогда не играл. Поэтому в первое время всегда присматривался, как новый сотрудник ведет себя в коллективе, и если замечал что-то неладное, старался побыстрее с ним расстаться. Но таких случаев, к моей большой радости, было очень мало.

– А свой первый заработанный рубль помните?

– В студенчестве подрабатывал сторожем в школе – работа непыльная, высыпаться позволяла и деньги какие-никакие – хоть на обеды в студенческой столовой хватало. А практику проходил в Калининском отделении Сбербанка. Был, что называется, на подхвате: на платежках штемпели ставил, приходил домой по уши в синей краске. Еще, помню, деньги пересчитывал. Но считал слишком медленно, поэтому уже через пару дней меня отправили в отдел ценных бумаг, который в то время состоял из одного человека – ему-то меня и отдали в полное распоряжение. Выполнял разные поручения – сходи-отнеси, сбегай за булочкой. После зимней практики на четвертом курсе набрался смелости и попросился на постоянную работу. Управляющим отделением в то время был Гусев, сейчас уже и не вспомню, как по имени-отчеству. Он сказал, что позвонит, когда откроется вакансия, но честно предупредил: «Тут не богадельня, работать будешь как положено – с восьми до пяти, на лекции бегать не получится». Так и устроился. Полгода меня держали за штатом, по трудовому договору, потом появилась первая запись в трудовой книжке. В 1996-97 годах цены на ГКО ФЗ росли быстро, так что все отделение получало за счет отдела ценных бумаг приличную премию. Родители – педагоги, поэтому, когда я принес первую большую зарплату с премией, мама сказала – отцу лучше не показывай, побереги его нервы.

– На что ушел первый заработок?

– Всю окладную часть отдавал родителям, потому что понимал, что сижу у них на шее. А на первую премию купил детскую мечту – музыкальный центр Tehnix. Всегда был меломаном, на аппаратуру спускал сумасшедшие деньги. В принципе, и сейчас мало что изменилось. (С детской улыбкой Григорий Вахитов достает из кармана iPod – 20 с лишним гигабайт музыки, от А до Z.)

– Спортом увлекаетесь?

– Отец у меня – преподаватель физкультуры, а я даже зарядку по утрам не делаю, ибо ленив, как все биржевики. Но мяч по выходным гоняю. У нашей футбольной команды даже названия пока нет: просто собрались друзья детства и давние клиенты БКС, которые и по сей день ими остаются, и играем в свое удовольствие.

– Как проводите свободное время?

– С семьей. Не люблю пляжный отдых. Безделье меня угнетает. Вот, зимой ездили в Австрию, катались на лыжах. Я долго сопротивлялся предложениям показаться на горных лыжах: не люблю виды спорта, которые становятся модными, потому что ими увлекаются первые лица государства. В свое время я занимался дзюдо, даже пояс был – но это не значит, что, когда дзюдо стало президентским видом спорта после большого тенниса, я захотел достать старое кимоно и рассказывать всем и каждому об успехах на татами. Так и с горными лыжами. Помню, еще в детстве с пацанами катались с горки на окраине города на деревянных лыжах с самодельными креплениями – было здорово! Наверное, именно эти светлые воспоминания и перебороли внутреннее сопротивление против масскульта. Поехали с друзьями в «Солнечную долину», и оказалось, что давнишние навыки не забылись. Хотя без падений, конечно, и сейчас не обходится.

После австрийских горнолыжных курортов вставать на трассу в Миассе уже неинтересно: кажется, и разогнаться-то толком не успел, а уже скатился. В Австрии мне стало понятно, почему россиянам еще очень долго не стать чемпионами мира по горнолыжному спорту: с белой завистью смотрел, как там летают по склонам пятилетние дети – лихо, азартно, технично, целый день до темноты. Россия – на долгие годы потерянная страна для горнолыжного спорта. Но сына я на лыжи я все-таки поставил.

– Себя в нем узнаете?

– Все знакомые говорят, что он – моя точная копия. Но это только внешнее сходство. В нем энергии раз в сто больше, рот ни на минуту не закрывается – тысяча слов в секунду, все вызывает живой интерес. Максиму сейчас только 11 лет, а он за свою короткую жизнь уже два кризиса застал, потому что родился в марте 1998 года. Как и все его ровесники, безумно любит играть на компьютере – за уши не оттащишь. Самое страшное наказание – запрет подходить к компьютеру. А еще любит читать про войны и оружие разных времен – как и любой мальчик его возраста.

– У вас есть общие увлечения?

– Как-то раз сели с ним клеить модели из пластика, ему усидчивости не хватило, а меня затянуло. (Улыбается.) Сейчас я клею модели самолетов и танков, а он – солдатиков. Правда, не всегда аккуратно получается, я начинаю критиковать, он обижается. В шахматы еще играем.

– Это, пожалуй, любимая игра всех биржевиков. И кто выигрывает?

– Ну, ему еще до меня расти и расти. (Смеется) Я в детстве пять лет в секцию ходил, даже до первого взрослого разряда доигрался. Мог закрываться в комнате и часами играть сам с собой в шахматы. Но в то же время не был домашним мальчиком, все детские шалости знакомы. Однажды решился даже на побег из дома.

– Вот как?

– Ну, побег – это громко сказано. (Смеется.) Это был не бунт, а обычный детский страх перед наказанием. Я родился и прожил там первые шесть лет жизни в Трехгорном – в то время он был закрытым городом и назывался Златоуст-36. Однажды я потерял на прогулке варежки. Мама сказала строгим голосом: «Я в магазин, а ты жди меня дома». Ну, я и пошел, только не домой, а в гости к другу, который жил, по детским ощущениям, на самом краю света – в новостройках на окраине города. А чуть дальше – сосновый бор и забор из колючей проволоки, которым был обнесен весь город. Волей-неволей пришлось повернуть обратно. Вернулся домой часов в десять вечера. За что и получил...

Когда мне исполнилось шесть лет, мы переехали в Челябинск. Стали первой семьей в Челябинской области, которая официально поменяла «закрытое» жилье на квартиру «вне зоны».

– А как сложилось, что вы решили стать финансистом?

– В школе я задавал себе вопрос «Кем я хочу быть?» – и не видел четкого ответа. По математике и физике – пятерки, казалось бы – прямая дорога в ЧПИ. В 10 классе была обязательная производственная практика – два месяца по четыре часа в день стоял у токарно-винторезного станка. Заработал рублей тридцать. И я четко понял, что не хочу работать на заводе – каждый день вытачивать одни и те же детали. Это и стало поворотной точкой. Пошел по методу от противного – в гуманитарный вуз, без особого труда сдал экзамены на экономический факультет ЧелГУ. И сегодня вспоминаю студенческие годы с теплотой, связи дружеские с тех времен сохранились. Я был знаком с двумя группами, потому что поступал я на «Социологию труда», а потом перевелся на специальность «Финансы и кредит». Финансисты оказались не такие веселые и дружные ребята, как социологи, в колхоз на картошку от курса ездило всего два или три человека. Специальность престижная, денежная – были люди, которые всегда держались особняком. Словом, в доску своим я в этой группе так и не стал.

– Вам знаком азарт игры?

– Я рационален до мозга костей. Так что проиграть целое состояние в тумане азарта точно не смог бы. В казино не играю. В карты – да: покер, преферанс. Но если я сажусь играть в карты, я сразу отсекаю эмоции и играю жестко на деньги. В казино я был за всю жизнь только однажды: пришли с друзьями в ночной клуб со стриптиз-шоу, и оказалось, что в кошельке у меня только крупные купюры, которые тратить было жалко. Спустился в казино, но там деньги разменять оказались. Пришлось купить фишки. Сыграл три раздачи в «блэк-джек», выиграл и, когда фишки обменивал, попросил выдать выигрыш мелкими купюрами...

– А сбережениями как распоряжаетесь?

– Деньги, которые могут понадобиться в любой момент, держу под рукой, в наличных, еще немного есть на банковском вкладе. Все остальное, процентов семьдесят – в ценных бумагах. Биржа дает уверенность в том, что на хлеб с маслом я всегда заработаю, и это позволяет смотреть на жизнь с оптимизмом даже будучи безработным во время кризиса. Я не вкладываю деньги в вещи, которые не понимаю. Поэтому и валютными спекуляциями никогда не занимался. Когда зимой все знакомые кинулись покупать валюту, я только пожимал плечами. Единственное, сменил валюту кредита, который брал на покупку автомобиля.

– Что, на ваш взгляд, самое сложное в работе трейдера?

– Постоянный новостной поток выматывает. Появляется дурная привычка – каждую новость анализировать, искать глобальные взаимосвязи. Это уже в подкорку мозга зашито.

– Где черпаете информацию?

– В принципе, хватает новостной ленты торгового терминала: непредвзятая, сухая констатация фактов, без призмы чужого взгляда.

– У вас есть личная «стратегия успеха» на бирже?

– Я не скальпер, в голове которого есть четкий план – зарабатывать сотню в неделю, без ярких взлетов и провалов. Я спекулянт, поэтому стратегия выстраивается в зависимости от ситуации: бывает, я сижу в позиции неделю, а могу и через час выпрыгнуть.

– Пытались проследить историю своего рода?

– Знаю только, что по материнской линии бабушка была из оренбургского казачества. Она показывала мне фотографию прадеда – лихого казака. Снимок был сделан в 1914 году, перед отправкой на фронт. С войны он так и не вернулся. Еще помню, бабушка возила меня в «родовое» село, показывала наш дом, в котором теперь располагался сельсовет. Честно говоря, в детстве мне было неинтересно копаться в истории своей семьи – в советское время было не слишком выгодно быть потомком оренбургских казаков.

– Кем видите себя лет через тридцать?

– Дедушкой в валенках на завалинке. (Смеется.)

– Не могу себе это представить!

– Ну хорошо, дедушкой с удочкой на подножке собственной яхты в океане. Так интересней?

– А мечты о собственном острове в океане не возникают?

– Нет, никогда не возникало желания уехать из страны навсегда. Я не гражданин мира. Был и в Азии, и в Европе, но остаться в чужой стране не захотелось.